Крушение `Мэри Дир` - Иннес Хэммонд

— Может, он хотел, чтобы шлюпки утонули, — как бы невзначай бросил Берт. Честно говоря, я подумал о том же. Но вряд ли наши предположения соответствовали действительности. Что выгадывал на этом капитан Хэлси? Ведь «Трикала» тоже пошла ко дну. Лязгнул замок, и вошёл сержант охраны.

— Вам по письму. Я зарегистрировал оба на ваше имя, капрал. — Он протянул мне регистрационный журнал и показал, где расписаться.

— Чтоб меня! — воскликнул Берт. — Письмо от моей старухи. Спасибо, сержант. — Я положил письмо на стол. Вскрывать конверт не спешил, представляя, что там, внутри. Для этого мне хватило адреса, написанного мелким почерком Бетти. Берт свой конверт разорвал тут же.

— Хо! Послушай, что она пишет:

«Как это на тебя похоже, Берт. Когда тебе положен месяц отпуска, и я надеюсь, что ты поможешь мне присмотреть за детьми, ты попадаешь за решётку. Однако, как ты говоришь, лучше плохо жить, чем лежать на морском дне, как тот бедняжка. Хотя я не знаю, что скажут соседи.»

Вечно она носится с этими соседями! Кому какое дело до мнения соседей? Я вскрыл конверт. На стол выкатилось платиновое колечко, украшенное рубинами и алмазами. Я прочёл письмо и разорвал его на клочки. Вины Бетти тут не было.

— Что это? — вдруг спросил Берт. — Чтоб меня! Кольцо! Значит, твоя девушка отказалась от тебя?

Я кивнул.

— Её заставил отец. — Я не сердился. — Помнишь, я говорил тебе, что она убедила меня подать заявление на офицерские курсы? А я вместо курсов очутился под арестом. В её семье одни кадровые офицеры. На меня там теперь смотрят, как на вора.

— Но почему? — возмутился Берт. — Она же не знает, виноват ты или нет. Ей же ничего не известно.

— О, она знает, — ответил я. — Стань на её место. Друзья отца — отставные офицеры. Представляю их физиономии, когда она сказала, что обручена с капралом. Она оказалась в безвыходном положении.

Берт молчал, а я сидел, уставившись на кольцо, не зная, что же с ним делать.

— Жаль, конечно, что у меня нет девушки, которая написала бы мне такое же письмо, как твоя жена, Берт. — Ощущение безмерного одиночества захлестнуло меня. — Прочитай мне её письмо. Оно такое тёплое, домашнее.

Берт пристально посмотрел на меня, потом широко улыбнулся.

— Хорошо. Где я остановился? А, вот тут, насчёт соседей.

«Если ты напишешь мне, когда будет суд и где, я бы приехала, чтобы высказать судьям всё, что я думаю, если тебя не оправдают. Я могла бы оставить детей у миссис Джонсон, она живёт теперь прямо под нами. Но пустят ли меня в суд? Молодой Альф, он работает в бакалейной лавке, сказал, что гражданских туда не пускают. Он служил в армии, ему оторвало руку в Солерно, и говорил очень уверенно. Но, что бы там…».

И так несколько страниц, написанных не совсем грамотно, но от всей души.

Берт умолк. Я смотрел на кольцо. Красные и белые камни перемигивались, словно смеялись надо мной. Во мне закипела ярость. Я понял, что должен избавиться от ненавистного кольца. Я уже собрался выкинуть его в окно, меж прутьев решётки, но в последний миг на ум пришло другое решение.

— У меня к тебе просьба, Берт.

— Какая?

— Я хочу, чтобы ты послал это кольцо своей жене. Скажи ей… Нет, лучше ничего не говори. Напиши, что ты его нашёл. Или что–то в этом роде. Но отошли его жене. Вот… лови! Камни сверкнули в воздухе. Берт поймал кольцо.

— А зачем это тебе? — подозрительно спросил он.

— Мне оно не нужно, Берт, пусть его носит твоя жена.

— Но, послушай, приятель, я не могу. Это неправильно. Да и на что ей кольцо? У неё никогда не было колец.

— Поэтому я и хочу, чтобы ты послал его.

— Нет, оставь его у себя, — Берт покачал головой. — Мне оно ни к чему. Я никогда ничего ни у кого не брал.

— Неужели ты не понимаешь? — сердито воскликнул я. — Зачем оно мне? Я не хочу его видеть. Но не могу выбросить в окно. — Вспышка угасла. — Пусть его носит твоя жена, — уже спокойнее продолжал я. — Прошу тебя, пошли ей кольцо. Пусть она его продаст. А вырученные деньги потратит на дорогу, чтобы приехать сюда и повидаться с тобой. Я бы хотел познакомиться с твоей женой, Берт. Мне кажется, она чудная женщина.

Берт рассмеялся.

— Чтоб меня! Я это ей скажу. Она помрёт со смеху. — Он взглянул на кольцо. — Ладно, об этом мы ещё поговорим, — и он убрал кольцо в маленький бумажник, где хранил фотографии жены и детей. Днём приехали мои родители. Мы чувствовали себя очень неловко. Я был их единственным сыном. Отец долгие годы работал в министерстве иностранных дел, прежде чем вернулся в Фалмут и возглавил семейную фирму после смерти моего деда. Обвинение в убийстве вызвало бы у них меньшее удивление, чем в бунте. Они ни в чём не упрекнули меня, но я видел, как они огорчены крушением возлагавшихся на меня надежд.

Медленно текли дни, похожие друг на друга, как близнецы. Я написал Дженни, предупредив, что её могут вызвать на процесс в качестве свидетеля, но ответа не получил. По утрам мы убирали каморку, затем полчаса гуляли по двору, а в остальном были предоставлены сами себе. Через пару дней врача, подозреваемого в убийстве, перевели в одиночную камеру, и мы с Бертом остались вдвоём.

На сбор улик ушла неделя. Нашим делом занимался лейтенант Соумс. Он зачитал нам показания Рэнкина и капитана Хэлси. Факты они изложили правильно. В своих показаниях я объяснил мотивы моего поведения на борту «Трикалы», сделав особый упор на расшатанные доски шлюпки номер два, отказ Рэнкина немедленно доложить капитану о повреждении шлюпки и необычную реакцию Хэлси, когда он понял, что мы хотим спустить плот на воду. К тому времени Рэнкин уже объяснил ему, почему мы отказались сесть в шлюпку. Лейтенант подробно записал мои слова, и я, прочитав протокол, расписался под ним. Допрос занял всё утро и часть дня. В камеру мы вернулись в начале четвёртого.

— Думаешь, они передадут наше дело в трибунал? — спросил Берт.

— Несомненно, — ответил я. — Наше преступление очевидно. Но мы должны убедить суд, что наши действия диктовались обстановкой.

— Убедить, — хмыкнул Берт. — Наслышан я об этих трибуналах. Справедливость их волнует меньше всего. Или ты подчинился приказу, или нет. Если нет, да поможет тебе Бог. И никто не станет слушать наши объяснения. Да и нужны ли они? Ну, дадут год, а не шесть месяцев. Всё–таки лучше, чем умереть, как Силлз. Что я мог ему возразить? Мы оказались в безвыходном положении.

Наутро мы услышали, как тюремщик щёлкнул каблуками.

— Что–то рано для развода караула, — пробурчал Берт. Шаги, глухо отдававшиеся в длинном коридоре, приблизились к нашей двери и затихли. Дверь распахнулась.

— Заключённые, смирно! — рявкнул голос сержанта. Мы вскочили на ноги и застыли. В камеру вошёл капитан.

— Садитесь, — сказал он.

Сам он сел на стол и снял фуражку — черноволосый, с волевым, чисто выбритым лицом.